вещь в себе

ВЕЩЬ В СЕБЕ (нем. Ding an sich, Ding an sich selbst, иногда Gegenstand an sich) — одно из центральных понятий критической философии И. Канта, известное, однако, в тех или иных вариантах и в предшествующей философской традиции. В немецкой метафизике 18 в. вещь являлась центральным онтологическим понятием, а саму онтологию со времени X. Вольфа нередко понимали именно как учение о «вещи вообще (Ding iiberhaupt)». Определяя вещь как «все, что возможно — существует ли оно действительно или нет» (Вольф X. Метафизика // Христиан Вольф и философия в России. СПб., 2001. С. 241), Вольф различал вещь возможную или истинную, воображаемую или иллюзорную нелепицу, простую и составную вещь и т.д. Однозначного соответствия понятию «Ding» в латинской терминологии найти не удается, поскольку оно одновременно коррелирует с двумя понятиями, которые еще в Средневековье были отнесены к трансценденталиям: «res» и «ens». В немецком же языке понятие «Ding» тесно соотносится с понятием «Sache» (вещь, дело, положение дел и т.д.). Однозначного соответствия между «res» и «ens», с одной стороны, и «Ding» и «Sache», с другой стороны, не существовало. Наряду с практически синонимичным использованием понятий «Ding» и «Sache», чаще всего просматривается тенденция (И.Г. Ламберт, И.Н. Тетенс и др.), согласно которой «ens» средневековой традиции (нечто действительно сущее) соотносится с понятием «Ding», a «res» (нечто, что делает вещь именно этой вещью) — с понятием «Sache». Такая интерпретация была свойственна и Вольфу: его вопрос о вещи вообще есть вопрос о сущем как сущем (ens in genere, ens ut ens) и его наиболее всеобщих определениях.

Философски нагруженные выражения «в себе», «само по себе» (an sich, an sich selbst) уходят корнями в античную философию и имеют соответствия также в латинской терминологии (per se, in se). При этом «per se», «in se» означает то, что имеет место через само себя, т.е. сущностное, внутреннее, необусловленное; этому противополагается нечто обусловленное, внешнее. Немецкое «an sich (selbst)» следует латинской традиции и означает нечто внутреннее, возможное из внутренних оснований, объективное, априорное, неограниченное, взятое во всех отношениях, абсолютное, и противопоставляется тому, что существует для нас, в нас.

В докантовской философии понятие В. в с. употребляется довольно редко и в смысле отличном от кантовского. Так, для Тетенса вещь сама по себе имеет, скорее, эмпирический смысл и обозначает тот предмет, который не только «Я», но и каждый иной субъект может иметь в опыте (см.: TetensJ.N. Philosophische Versuche iiber die menschliche Naturundihre Entwickelung. Leipzig, 1777. Bd. 1. S. 190, 540). У Канта встречается как понятие «Ding an sich», так и «Ding an sich selbst», причем первый вариант явно доминирует; в исследовательской литературе господствует интерпретация, согласно которой оба термина являются синонимами. До сих пор дискуссионным является вопрос о переводе данных терминов на русский язык: «В. в с.» или «вещь сама по себе» для всех вариантов, «В. в с.» для первого, а «вещь сама по себе» — для второго и т. д.

Кантовское понятие В. в с. не имеет однозначного смысла. В диссертации 1770 («О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира») Кант придерживался тезиса о том, что «чувственно познанное — это представления о вещах, какими они нам являются, а представления рассудочные — как они существуют [на самом деле]» (Кант И. Соч.: В 8 т. М., 1994. Т. 2. С. 285). В этот период познанное при помощи чувственности Кант относит к феноменальному, к миру явлений; вещи же сами по себе оказываются доступными лишь для освобожденного от чувств чистого рассудка. Однако в «Критике чистого разума» позиция Канта существенно изменялась: теперь он исходит из различения предметов опыта явлений, и вещей самих по себе, причем последние оказываются недоступными для познания ни чувствами, ни рассудком с разумом: «Мы можем познавать предмет не как вещь, существующую сама по себе, а лишь постольку, поскольку он объект чувственного созерцания, т.е. как явление» (Кант И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 22). Кант исходит из предпосылки, согласно которой чувственность, являясь рецептивной способностью, дает нам непосредственный доступ к предметам, однако лишь в отношении материи, ибо форма творится самим познающим субъектом. Благодаря чувственности имеются явления — «неопределенные предметы эмпирического созерцания» (Там же. С. 48). Хотя Кант ни в одном печатном сочинении не утверждал прямо, что нашу чувственность аффицируют именно вещи сами по себе, косвенным образом в пользу данного утверждения свидетельствуют разные основания. Говоря о познаваемых предметах, Кант утверждает: «У нас всегда остается возможность если и не познавать, то, по крайней мере, мыслить эти предметы так же, как вещи сами по себе. Ведь в противном случае мы пришли бы к бессмысленному утверждению, будто явление существует без того, что является» (Там же. С. 22—23); «Правильно считая предметы чувств лишь явлениями, мы ведь тем самым признаем, что в основе их лежит вещь сама по себе, хотя мы не знаем, какова она сама по себе, а знаем только ее явление, т.е. способ, каким это неизвестное нечто воздействует на наши чувства. Таким образом, рассудок, допуская явления, тем самым признает и существование вещей самих по себе» (Кант И. Соч.: В 8 т. Т. 4. С. 74). Данный аспект истолкования вещей самих по себе сразу же вызвал возражения, ибо неявным образом предполагал применение категории причины к внеопытным предметам, что противоречит кантовским установкам. Ярче всего эту критику выразил Ф. Г. Якоби: «Без такой предпосылки [допущения предметов, воздействующих на чувства и вызывающих представления] я не могу войти в систему, а с такой предпосылкой не могу в ней оставаться» (Якоби Ф.Г. О трансцендентальном идеализме // Новые идеи в философии. Сб. 12. Спб., 1914. С. 9). Кант осознавал данную проблему (см.: Кант И. Соч.: В 8 т. Т. 4. С. 74—75, 265); кроме того, не столь однозначной является у него и трактовка причины и каузальности, а также их взаимоотношений.

Другим важным аспектом кантовского понимания В. в с. явились его утверждения о ее непознаваемости: «всякое наше созерцание есть только представление о явлении», «вещи, которые мы созерцаем, сами по себе не таковы, как мы их созерцаем», «каковы предметы сами по себе и обособленно от этой восприимчивости нашей чувственности, нам совершенно неизвестно» (Кант И. Критика чистого разума. С. 61). Отрицая возможность познания В. в с, всего того, что выходит за пределы опыта, Кант одновременно утверждал, что процесс познания природы, предметов опыта является бесконечным. В этой связи обвинения Канта в строгом агностицизме являются преувеличенными: скорее, он ставит границы наивным и оптимистичным представлениям о полной познаваемости всех возможных предметов. Граница познания, которую Кант проводил между явлениями и вещами самими по себе, имеет для человека принципиальный характер. Если в 1770 г. Кант усматривал в освобожденном от чувственности рассудке способность познавать вещи такими, каковы они суть, то, по меньшей мере, со времени издания «Критики чистого разума» в 1781 Кант утверждал, что для познания вещей самих по себе требовалось бы интеллектуальное созерцание. Все же человеческие созерцания в тот период он считал чувственными, а наличие интеллектуального созерцания у человека им категорически отрицалось.

Кантовское понятие В. в с. тесно соотносится с иным понятием — ноуменом. В исследовательской литературе встречаются самые разные интерпретации их соотношения у Канта — от полного тождества до полного несоответствия указанных понятий. Тем не менее сам Кант неоднократно совершенно недвусмысленно отождествлял эти понятия — В. в с. и ноумена (см.: Там же. С. 196; Кант И. Соч.: В 8 т. Т. 4. С. 72, 75 и др.). Кант определял ноумен как рассудочную, интеллигибельную сущность (см.: Там же. С. 74; Кант И. Критика чистого разума. С. 205), выделяя при этом два смысла ноумена — отрицательный и положительный: «Если под ноуменом мы разумеем вещь, поскольку она не есть объект нашего чувственного созерцания, так как мы отвлекаемся от нашего способа созерцания ее, то такой ноумен имеет негативный смысл. Если же под ноуменом мы разумеем объект нечувственного созерцания, то мы допускаем особый способ созерцания, а именно интеллектуальное созерцание, которое, однако, не свойственно нам и даже сама возможность которого не может быть усмотрена нами; такой ноумен имел бы положительный смысл» (Кант И. Соч.: В 8 т. Т. 4. С. 242). Даже если критиковать некий косвенный каузальный вывод от явлений к вещам самим по себе за противоречивость и непоследовательность, подобные вещи сами по себе не являются у Канта ноуменами в положительном смысле, т.е. объектами интеллектуального созерцания: «Понятие ноумена — проблематическое понятие: оно есть представление о вещи, о которой мы не можем сказать ни то, что она возможна, ни то, что она невозможна, так как мы не знаем иного способа созерцания, кроме своего чувственного созерцания, и не знаем иного вида понятий, кроме категорий; между тем ни наши категории, ни наши созерцания не подходят ни к какому внечувственному предмету» (Кант И. Критика чистого разума. С. 211). Отрицая применение ноумена=вещи самой по себе в положительном смысле, Кант считал допустимым использование отрицательного смысла данного понятия: «Понятие ноумена, взятое в чисто проблематическом значении, остается не только допустимым, но и необходимым как понятие, указывающее пределы чувственности. Но в таком случае оно не есть особый умопостигаемый предмет для нашего рассудка» (Там же. С. 194); «Понятие ноумена не есть понятие объекта; оно представляет собой только неизбежно связанный с ограничением нашей чувственности вопрос: не существуют ли предметы, совершенно независимые от наших чувственных созерцаний» (Там же. С. 211).

Хотя истоком кантовского учения о В. в с. нередко считают гносеологические основания, убедительнее выглядит интерпретация, согласно которой ядро данного учения находится в сфере моральной философии. То есть Кант пришел к учению о В. в с. и их непознаваемости, отталкиваясь от осознания невозможности познать даже собственную душу и ее мотивы; человек как интеллигибельное существо равным образом оказывался для Канта непознаваемой В. в с, к которой, следовательно, неприложимы условия времени. Именно это представлялось Канту «спасением свободы». Наряду с теоретико-познавательными следствиями кантовского учения о В. в с, проявившимися, в первую очередь, в агностических тенденциях, из него вытекали не менее важные экзистенциальные следствия, выразившиеся в христианском тезисе о невозможности для людей истинно справедливо оценивать человеческие поступки.

В послекантовской философии понятие В. в с. было подвергнуто резкой критике по разным основаниям. Но если у непосредственных последователей Канта еще имелись попытки перетолковать В. в с. таким образом, чтобы устранить связанные с ней действительные или мнимые противоречия (Я.С. Бек, С. Маймон и др.), то в дальнейшей философии, особенно в течениях с теоретико-познавательным уклоном (неокантианство и др.), постепенно продолжался процесс элиминации понятия В. в с; в лучшем случае, она трактовалась как некое регулятивное понятие.

А.Н. Круглое