Влияние

ВЛИЯНИЕ литературное — сложный, с методологической точки зрения, вопрос истории литературы и психологии творчества. Соблазнительна мнимая легкость установления влияния: в литературных произведениях не мало моментов сходных или даже совпадающих. Увлечение этими моментами самими по себе, вне связи как с контекстом данного сочинения, так и всей творческой историей писателя, и дало, в результате, какую-то вакханалию буквоедства, натяжек, разнузданность педантизма, не сдерживаемого ни сколько-нибудь выдержанной методологией, ни критическим или эстетическим чутьем. В настоящее время стали подходить к вопросу с большой осторожностью. Интересуются более принципиальной и глубокой проблемой родственности стиля, приемов, основных мотивов творчества, чем аналогией тех или иных мест. Но сейчас, благодаря повысившейся требовательности к правомерности наших утверждений, легче показать, что влияния нет при всем внешнем сходстве, чем ответить на вопрос: где и в чем оно несомненно? Так, Н. К. Пиксанов в своей ценной работе «Грибоедов и Мольер», сгруппировав образцы неудачных заключений о влияниях, в конце концов, однако, не убедил нас в правильности отнесения за счет Мольера тех моментов комедии Грибоедова, которые исследователь все же считает реминисценциями. Он предложил нам довериться непосредственному впечатлению, т.-е. ограничиться субъективным мнением. Ибо все еще недостаточно ясны и точны критерии для установления «влияния». Считать ли признаком последнего «органическое творческое заражение», да еще «на почве конгениальности», как полагают П. Н. Сакулин и Н. К. Пиксанов? Ведь «конгениальность» объясняет — далеко не всегда — факт совпадения, но не подтверждает влияния или заимствования. Наконец, заражение может не быть «органичным», «творческим» и все же сыграть определенную направляющую роль в творчестве писателя, подлежащую учету и оценке.

К чистым «влияниям», пожалуй, следует отнести «внушения», тот «психический автоматизм», который часто идет вразрез с творческой индивидуальностью автора и от коего ему трудно освободиться. И вряд ли необходима для возникновения этого подражательного рефлекса высокая оценка влияющего произведения или автора, как утверждают некоторые из исследователей. Люди подчиняются далеко не всегда тому, что они сознательно одобряют; напротив, подчиненно тем глубже и прочнее, чем более смутны и иррациональны его мотивы. Как раз отрицание зависимости, выражающееся в жестокой критике произведения или человека, иногда — косвенное подтверждение, свидетельствующее о бессилии освободиться от этой зависимости... Пренебрежение к подражаемому часто лишь средство самообмана. Не исключено также и вполне сознательное отрицание автором несомненного для него влияния. Лишь на почве детальной психологической биографии возможны хотя бы более или менее вероятные суждения о нем в каждом проблематичном случае; в пределах научного исследования в настоящее время осуществимо лишь создание своего рода «литературной аналогики», представляющей собой, независимо от тех или иных психологических причин, предметно-оценочный анализ литературных совпадений. Вопрос же о том, обязан ли автор данным, наводящим на аналогии, моментом своего произведения воздействию другого писателя или себе самому, сейчас неразрешим, да и вряд ли вообще дан будет достоверный ответ на него. Исключение составят такие случаи, о которых имеются достоверные положительные показания самих авторов, подтверждаемые тщательным критико-психологическим анализом, или т. п. «клише»; благодаря последним легко установить косвенную, то-есть психологически несущественную, зависимость от автора образа или мотива, ставшего «общим местом».

От «влияния» надо отличать сознательное заимствование, использование продукта чужого творчества, как материала, самостоятельно претворяемого. Так, Шекспир заимствовал сюжеты своих произведений, Гете — сюжет «Фауста» и т. д. Сознательное подражание может также не быть влиянием, когда автор осуществляет им лишь свои творческие цели, напр., пародийные (см. работу Ю. Тынянова: «Достоевский и Гоголь»).

А. Лаврецкий.